— Этого я сказать не могу, — откликнулся Эштон, — однако же я должен считаться со своими чувствами, а я убежден, что это Лирин.
— Покажи ему портрет, Малкольм, — попросил седовласый. — Может, это убедит его?
Молодой человек поставил картину на стол и, не снимая холста, обратился к Эштону:
— Разве вам не послали портрет вашей жены?
— Послали, — кратко кивнул Эштон.
— И у вас не было никаких сомнений, что это действительно изображение Лирин?
— Нет. — При виде самодовольной улыбки собеседника у Эштона мурашки по спине побежали.
— Тогда я попрошу внимательно посмотреть на этот портрет и сказать, что вы по этому поводу думаете. — Он снял холст с картины. У всех вырвался вздох изумления. Портрет в точности походил на тот, что они показывали Лирин. Впрочем, были и незначительные различия. У женщины, изображенной на портрете, черты лица потоньше. И хоть тот портрет, что был у Уингейтов, близко воспроизводил лицо женщины, сидящей сейчас в гостиной, ясно было, что позировала она для другого — того, что стоял на столе.
— На вашем портрете изображена Лирин, ваша жена, а на этом — Ленора, моя жена. — Видя смущение Эштона, Малкольм с трудом удержался от улыбки.
— Ну теперь-то, сэр, вы согласны, что произошло недоразумение?
Аманда и тетя Дженнифер понуро смотрели на Эштона. Тот хмуро молчал.
— Может, теперь вы позволите отвезти жену домой...
— Пожалуйста! — выдохнула Лирин, приникая к плечу Эштона. — Я не знаю этих людей...
Эштон мягко погладил ее по плечу.
— Не волнуйся, дорогая. Никто не отнимет тебя у меня.
— Что-что? — чуть не взревел Малкольм. — Вы не имеете права удерживать здесь мою жену!
— Это решит суд, — заявил Эштон. — Должно быть проведено тщательное расследование, а до тех пор я не собираюсь отказываться от своих прав на эту женщину. Когда Лирин три года назад упала за борт, не нашлось никаких следов...
Малкольм только фыркнул насмешливо.
— Да разве впервые Миссисипи уносит с собой свои жертвы?
— Это мне известно, но я должен быть до конца уверен, что все сделано, чтобы удостоверить личность Лирин.
— Леноры! — поправил Роберт Сомертон.
— Я пошлю людей в Англию, Билокси и Новый Орлеан. Пусть как следует займутся этим делом.
— Но ведь на это уйдут месяцы! — запротестовал Малкольм.
— Это не имеет значения! — резко оборвал его Эштон. — Меня интересуют лишь Лирин и результаты расследования. Если выяснится, что я не прав, мне останется лишь примириться с фактом. Но до тех пор все останется, как есть.
— Вы что же, хотите сказать, что все это время моя жена будет жить здесь? — Малкольм с трудом сдерживал себя.
— Вы же видите, что она сама хочет остаться, — вежливо улыбнулся Эштон.
— Ни за что! — В карих глазах Малкольма вспыхнули искры гнева.
— Ну что ж, тогда дело за судом.
— Мне приходилось слышать о вас в Натчезе, — усмехнулся Малкольм, — говорят, вы человек упрямый и любите настоять на своем. Но позвольте сказать, что вы обо мне еще услышите, и тогда вам придется убедиться, что и я не люблю, когда мне наступают на ногу. Может, дело решит поединок...
Женщины испуганно переглянулись, надеясь, что Эштон откажется. Ничего подобного.
— Я готов, сэр, — спокойно ответил он. — Сегодня?
У Малкольма сузились глаза.
— Я дам вам знать, когда буду готов.
— Пожалуйста, — кивнул Эштон. — Может, тогда не будет необходимости в расследовании. Это сбережет мне массу времени и усилий.
Малкольм презрительно усмехнулся.
— Для человека, которого только что убедили в ошибке, вы выглядите слишком уверенно.
— Может, у меня есть для того основания.
Малкольм посмотрел на него ледяным взглядом.
— Самоуверенность никогда еще не приводила к победе в поединке.
— Ну что же, поживем — увидим, — пожал плечами Эштон.
— Подумай о Леноре, — сказал Роберт Сомертон, кладя Малкольму руку на плечо. — Я уверен, что все эти разговоры о дуэли угнетают ее.
— Да, разумеется, вы правы, — откликнулся тот. Казалось, он с облегчением оборвал этот обмен репликами.
Малкольм шагнул к столу и принялся заворачивать портрет в холстину, но остановился, заметив, что Эштон подошел к нему.
— Эта картина еще недавно висела в доме судьи Кассиди. Откуда вы узнали о ее существовании?
— А какая разница? — небрежно спросил Малкольм.
— Все в этом доме принадлежит Лирин либо, если угодно, мне. А вы вламываетесь туда, чтобы забрать картину.
— Если вы собираетесь обвинить меня в воровстве, имейте в виду, что картина — единственное, что я взял. Я знал, что она там. Ленора говорила мне, что ее отец послал судье два портрета. Увидев, что одного недостает, я решил, что он у вас. — С этими словами Малкольм взял картину и направился к двери, остановившись ненадолго рядом с Лирин.
— Я не совсем понимаю, что у тебя случилось с памятью, Ленора, но знай, дорогая, что я вечно буду тебя любить.
Круто повернувшись, он вышел из комнаты. Роберт Сомертон последовал за ним. В тишине особняка громко отдавался звук шагов по мраморному полу, и сама уверенность походки Малкольма свидетельствовала о том, что этот человек готов встретиться с любым вызовом.
Солнце скатывалось на запад, с трудом пробиваясь сквозь сгущающуюся массу дождевых облаков. Ночь набрасывала на землю свое черное покрывало, вдали полыхали зарницы, докатывался низкий гул грома. Гроза надвигалась медленно и неотвратимо и наконец под утро разразилась во всю силу. Эштону не спалось, но заснуть ему мешала вовсе не гроза. Он ненавидел узкую кровать в гостевой комнате, куда пришлось перебраться, пока судья не удостоверит личность Лирин. Никому из них не нравилось жить раздельно, но ради приличия, а также чтобы не шокировать пожилых дам, — пришлось. Для Эштона это была неделя сплошной муки. Он места себе не находил от страха, что снова потеряет Лирин. Бессонными ночами он вертелся в своей одинокой постели. Эштон тосковал по ее теплу, по гибкому телу, готовому в любой момент прижаться к нему; как примириться с тем, что нельзя теперь протянуть руку и прикоснуться к ней посреди ночи, обнять, приласкать?