Маленькие настольные часы тихо пробили два, и им сразу же ответили, нарушив тишину дома, большие часы в холле. Ленора не остановилась, продолжая сооружать из подушек подобие человеческой фигуры. Немного позже она отступила на шаг и посмотрела, что вышло. Через окна в комнату лилась серебристая струя лунного света. Кровать была достаточно освещена, так что каждому, кто войдет сюда, будет все видно. При беглом взгляде всякий решит, что она спит, и у нее будет достаточно времени незаметно выйти из дома и дать Эштону знать, чтобы он не высаживался на берег. За обедом Малкольм продолжал сыпать угрозами в его адрес, и Ленора, всерьез обеспокоившись, твердо решила, что Эштона надо предупредить. Мальчишка-истопник оставил после рыбалки лодку у самого берега, так что ей будет на чем добраться до «Русалки». По ее просьбе Мейган принесла одежду этого паренька, но зачем она ей нужна, Ленора говорить не стала, решив, что так будет спокойнее.
Она собрала свои мягкие волнистые волосы в узел и надела шапочку. Оглядев себя в зеркале, недовольно наморщила нос. Благородной даме такое одеяние явно не к лицу. На рубашке пуговиц вообще нет, так что пришлось завязать ее на поясе, чтобы не распахивалась. Брюки более или менее подходили, однако от частой носки они изрядно прохудились. Закрепить их, кроме как веревкой, было нечем, и Ленора как можно туже затянула ее на поясе. В общем вид у нее получился довольно вызывающий, и, встреть ее кто-нибудь, можно было подумать, что она сама нарывается на неприятности. Для безопасности она надела еще старую холщовую куртку.
Перед тем как выйти из дома, она остановилась у двери и прижала ухо к стене. Судя по громкому храпу, доносившемуся из комнаты отца, можно было понять, что он уступил настояниям Малкольма и остался на эту ночь дома. Таким образом, оставался только Малкольм, но его-то как раз она больше всего и боялась. Его не проведешь никакими отговорками. Если он ее застанет, сразу поймет, куда она собралась.
Прихватив пару сандалет на ремешках, Ленора выскользнула на веранду и остановилась в темноте, чутко прислушиваясь. Никого не было видно, и она начала осторожно, ступенька за ступенькой, спускаться по лестнице. Нижняя ступенька мягко скрипнула под ее тяжестью, и Ленора замерла, затаив дыхание, ожидая резкого оклика. Но ничего не произошло. Взяв себя в руки, она выбежала на крыльцо и ступила на землю. Здесь она на секунду остановилась, натянула сандалеты и быстро пересекла лужайку. Лодка была привязана у самого берега. Ленора вставила весла в уключины и с силой оттолкнулась, направляя тяжелую посудину поперек мягко набегающей волны.
На палубе горело несколько огней. Из каюты Эштона струился слабый свет. Ориентируясь наэти маяки и время от времени оборачиваясь, чтобы не сбиться с пути, Ленора пустилась в путь.
Скоро стало ясно, что она не рассчитала расстояния между берегом и кораблем. Руки у нее дрожали, все тело ныло с непривычки, когда наконец она достигла цели. Ленора бросила весла и, оставив лодку покачиваться у борта корабля, без сил опустила руки. Дрожь не проходила, и теперь она могла рассчитывать только на силу духа. Черпая из этого источника, Ленора быстро обежала глазами корабль и выбрала для подъема затемненное место рядом с колесом на тот случай, если Роберту или Малкольму придет в голову следить за кораблем. Уцепившись за фалинь, она начала медленно подтягиваться и добралась до обшивных досок, которые предохраняли от волн нижнюю палубу. Справившись с подъемом, Ленора привязала конец веревки к банке и, обессиленная, прислонилась к перилам.
Света поблизости не было и заметить чье-либо приближение трудно, так что нельзя сказать, когда именно она ощутила, что рядом кто-то есть. Она с придушенным криком рванулась в сторону, стараясь вырваться из схвативших ее рук. Одна уцепилась за колено, другая — за воротник болтавшейся на ней куртки. От страха Ленора даже не сообразила сказать, что ей здесь нужно, а просто изо всех сил старалась освободиться от цепкой хватки. Словно угорь, она выскользнула из куртки, оставив ее в руках у нападавшего. Зато в ногу ей вцепились еще сильнее, и она с гримасой боли повалилась на палубу, чувствуя, как свободная рука невидимого в темноте мужчины хватает ее за рубашку. Узел развязался, и Ленора задрожала от страха. С громким треском рубашка разорвалась. Приглушенно вскрикнув, Ленора свернулась калачиком, прикрывая руками наготу и все еще стараясь вырваться, не погубив свое женское достоинство. Мужчина выругался и снова схватил ее, на сей раз за руку и за пояс. Рывком он поднял ее на ноги, едва не вышибив из нее весь дух, и резко встряхнул.
— Что тебе здесь надо, мальчишка? — пророкотал он ей прямо в ухо.
— Эштон!
У Леноры вырвался вздох облегчения. Она узнала этот низкий голос. Никогда еще на своей короткой памяти не слышала она такого прекрасного голоса.
— Что за... — Хватка мгновенно ослабла. — Лирин?!
Эштон не мог сказать, каким образом мечты его воплотились в действительность, и, успев заметить, во что она одета, а вернее, не одета, понял, что надо было торопиться.
— Что бы ни привело тебя сюда, дорогая, я безмерно счастлив, — хрипло прошептал он. — Но сейчас пошли ко мне в каюту. Надо торопиться, а то в любой момент может появиться вахтенный с ночным обходом.
Сообразив, в каком она виде, Лирин встрепенулась и, поспешая к каюте, спросила:
— Моя рубашка?..
Эштон на секунду остановился, подобрал одежду и последовал за ней. У двери в каюту Лирин остановилась и стала нашаривать ручку. Эштон вытянул руку, чтобы самому открыть дверь, а Ленора закрыла глаза и, стараясь сдержаться, задрожала, чувствуя, как его поросшая волосами грудь прижимается к ее обнаженной спине. На Эштона это прикосновение произвело то же впечатление. Горячая волна крови обдала его, и, не успев еще открыть дверь, он разжал пальцы, и одежда Леноры полетела на пол. При свете лампы ее бледные плечи золотисто мерцали. У Эштона закружилась голова. Его руки обвились вокруг нее, привлекая к себе и жадно шаря по всему телу. У Леноры вырвался приглушенный стон. Сорочка слетела на пол. Она откинула голову ему на плечо, и копна волос, вырвавшись на волю, рассыпалась, источая пряный запах духов. Прохудившиеся брюки слабо защищали ее от жара его тела, а равно и от руки, скользнувшей внутрь. Она пришла сюда не за этим, но каждая частица ее тела взывала: «Возьми меня, сделай своей!» Невозможно было и помыслить о том, чтобы оттолкнуть его.