Приди, полюби незнакомца - Страница 22

— Да не я, а мужчина по имени Эштон, назвал меня так, — слабо запротестовала она, чувствуя, как по телу все больше разливается усталость. — А сама я не могу с уверенностью ска...

Марелда резко повернулась, взмахом руки оборвав речь Лирин.

— Если вы действительно его жена, то уже это для меня удар, да какой! Ведь это я считалась его невестой, когда он уехал в Новый Орлеан и там женился, оставив меня орошать слезами подушку в одиночестве. Затем он вернулся вдовцом, но должны были пройти месяцы, чтобы надежды мои ожили. — Марелда прошлась по комнате. — Он был так несчастен и потерян, что ничего, кроме памяти, для него не существовало. Хоть я все время была рядом, он меня не замечал, как какую-нибудь кухарку. Наконец он снова стал мужчиной, и для меня это был свет в конце тоннеля. Вчера вечером мы собрались, чтобы отметить его возвращение, и я мечтала, как он обнимет меня своими сильными руками. И вот он появляется... но на моем месте — вы. Так что ваша невиновность... если вы действительно Лирин, чему я не верю... все равно мне во вред.

— Мне очень жаль, — тихо прошептала Лирин.

— Вам жаль! — вспыхнула Марелда, потом, немного успокоившись, с кривой усмешкой продолжала: — Как чудесно вы изображаете сочувствие, но меня ваша притворная невинность не обманет. Ну что ж, наслаждайтесь мигом торжества, милая девушка, но я уж постараюсь, я усилий не пожалею, чтобы правда вышла наружу. И вот когда я швырну вам в лицо ваш обман, тогда настанет мой черед праздновать победу. Всего доброго, милочка. Отдыхайте... если получится.

Зашелестели юбки и, рванув на себя дверь, она вышла. В комнате воцарились тишина и покой, как бывает весной после грозы.

Лирин все еще не могла прийти в себя от этого яростного нападения. Правду ли ей говорила эта женщина или лгала, Лирин сказать не могла, но в любом случае ей трудно было представить, что она может служить причиной такой неистовой вспышки гнева.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Экипаж Уингейта свернул с ухабистой, покрытой лужами дороги на подъездную аллею, которая упиралась в широкие проржавевшие ворота. За ними лежали тлеющие руины сумасшедшего дома. Навес над входом в искалеченное здание едва держался, представляя явную угрозу для любого, кто рискнет приблизиться. Не менее опасны были почерневшие от дыма стены. Когда рухнула крыша, обнажились острые кирпичные зазубрины. Второй этаж представлял собой сплошную выжженную пустоту. Зияли черные глазницы выгоревших окон. Деревья, тесно обступившие кирпичный дом, были словно перерезаны пополам и напоминали гигантских плакальщиков в черном, склонившихся над склепом. Вокруг все еще вились, постоянно меняя направление, струи густого дыма, словно не желая расставаться с покрытым сажей остовом.

На дворе, как временное жилище для обездоленных, были разбиты палатки, а двое слуг натягивали парусиновый навес над дворовой кухней. Неподалеку от сгоревшего дома развели костер, который едва обогревал слуг, не говоря уж об обитателях палаток. Несколько несчастных как завороженные вглядывались в пламя. Их удерживала на безопасном расстоянии внушительных размеров надзирательница с суровым лицом, которая в качестве символа власти использовала длинный ивовый хлыст. Она угрожающе размахивала им, порой задевая тех, кто, раздобыв где-то миски, приходил к раздаче пищи. Они растерянно и покорно отступали в сторону, присоединяясь к тем, кто бессмысленно кружил по двору, ни на что не обращая внимания. Других, буйных, привязали к тяжелым столбам, врытым в землю.

Увиденное произвело на Эштона тяжелое впечатление. Несчастные явно находились во власти служителей, которые могли с ними обращаться как заблагорассудится. Врагу такой участи не пожелаешь. Он испытывал настоящее отвращение к надзирательнице с ее оружием власти и раздумывал, не призвать ли ее к порядку, прежде чем заняться своим делом.

Он вышел из экипажа и вместе с Хирамом принялся выгружать корзины с едой, платьем и посудой. Кто-то из служителей побежал открыть калитку. За ним неверной походкой последовало несколько пациентов, по виду — детей. Похлопывая Эштона по спине, они приветствовали его, как приятеля, которого давно не видели. Он дал каждому по корзине, а служитель направил их к кухне.

— Скоро еще пришлем, — сказал Эштон седовласому санитару. Тот выглядел бесконечно изможденным и озабоченным и, казалось, совершенно не замечал, что все руки у него были в ожогах. — Вы бы лучше позаботились о своих руках.

Санитар посмотрел на обожженные места, словно только что заметил их, и равнодушно пожал плечами.

— Да они не болят, сэр. А большинство этих бедняг нуждается в постоянном уходе. — У него было раскатистое, на ирландский манер, «р». — Вот накормлю их, уложу спать, тогда и собой займусь.

Эштона передернуло, когда он услышал, как просвистел хлыст, настигший очередную жертву, и не удержался от иронического замечания:

— К тому времени на ваших подопечных живого места не останется.

Санитар озабоченно проследил за взглядом Эштона; надзирательница как раз снова подняла хлыст.

— Мисс Гюнтер, — сердито закричал он. — Вы что, не соображаете, как они вас отделают, если только разозлятся по-настоящему? А поскольку вы упорно не желаете меня слышать, я, пожалуй, отвернусь.

Словно не веря своим ушам, надзирательница неохотно отбросила хлыст. Удовлетворенный санитар вновь посмотрел на Эштона и протянул ему руку.

— Меня зовут Питер Логан, сэр. Я здесь работаю около года и сейчас, когда мы недосчитались двоих служителей, меня оставили за главного, к большому неудовольствию мисс Гюнтер. — Он печально пожал плечами. — Я всегда старался хоть немного помочь этим беднягам.